БОЛЬШОЙ ДЖЕМ

Кирилл РЕЙН
"Вечерний Петербург", 5 апреля 2007 г.

После выпущенного в 1994 году альбома «АукцЫона» под названием «Птица» никто и предположить не мог, что следующего придется ждать почти целую вечность. И вот, ликуйте - свершилось! Новая пластинка зовется «Девушки поют», а писали ее всего четыре дня - в Нью-Йорке при участии Марка Рибо, Джона Медески, Фрэнка Лондона и Неда Ротенберга. Кто не в курсе - гитарист Рибо многие годы работает с Томом Уэйтсом, Медески – клавишник из Medeski, Martin & Wood (их называют «три кита нью-йоркской downtown music»), а саксофониста и композитора Ротенберга ставят на одну ступень с Джоном Зорном. Краткая предыстория этого знаменательного события такова – в январе прошлого года на GlobalFest в Нью-Йорке трубач Фрэнк Лондон из The Klezmatics предложил «АукцЫону» записать альбом с местными музыкантами.

- Там была целая компания с ним, - вспоминает Леонид Фёдоров. – Он просто человек такой активный, открытый, давай, говорит, запишем, я с любыми музыкантами договорюсь, у меня все знакомые.
- Вот пофартило, - говорю я. – А все – его величество случай.
- А я считаю - случайностей нет, по крайне мере, у меня так не получалось.
- Собственно, почему «Девушки поют»?
- Ну, не знаю. Точнее, могу несколько версий сказать.
- Интересно было бы услышать.
- Это фраза из песни, – хохочет в ответ Фёдоров. – А вторая – создается образ такого одинокого человека, который идет где-то среди городского шума, вокруг царит хаос наш, и вдруг он слышит где-то голоса поющих девушек...
- А сам ты часто чувствуешь себя одиноким?
- По-всякому бывает. Не знаю, насколько часто - просто не задавался этим вопросом. Если философски к этому относиться, мне кажется, по большому счету все люди достаточно одиноки – это для них естественное состояние.
- Может быть, тебе для творчества это состояние необходимо – мысли посещают, напевы разные…
- Не, не факт. Я вообще не думаю, что меня посещают какие-то мысли – Лёня снова смеется. - Хочется сказать: «Меня-то как раз и не посещают».
- Хотел спросить, а ты всегда понимаешь тексты, которые поешь или это у тебя на метафизическом уровне все происходит?
- Оооой. Не, не, не - никакой метафизики. Первый смысл какой-то я только улавливаю. Скорее критерий тут единственный - поются они или не поются. На фонетическом скорее даже уровне. То есть, иногда я понимаю, что слово очень верное, но оно меня ломает как-то, язык заплетает… И вот мы с Димкой (поэт Озерский, автор текстов – К.Р.) спорим по этому поводу, спорим. Иногда он меня убеждает, а иногда некоторые вещи приходится оставлять, несмотря на некоторое мое раздражение. Хотя я понимаю, что ему смысл всего этого знаком.
- Вообще веселая была поездочка, или все впечатления на работу ушли?
- Я бы сказал что больше, конечно, рабочая – работали по десять часов. Но при этом - кайфовая такая. Потому что - опыт, люди все, начиная со звукорежиссера – я таких вообще не встречал. Представляешь, десять человек записать одновременно? Студия Stratosphere Sound на Манхэттене маленькая, мы там с трудом разместились все, при этом постоянно меняли составы на запись песен. А он сделал все очень качественно, причем, не понимая по сути - что происходит. Кстати, из третьего поколения русских эмигрантов. С Лондоном в какой-то момент была смешная история. Когда записывали песню про дебила – надо было всем вместе выучить довольно сложную быструю партию. Мы потратили на это часа четыре и устали – сели передохнуть, послушать. Фрэнк сидел что-то ел и вдруг спрашивает: «What is «na kol»?». Мы пытаемся перевести - что была, мол, такая экзекуция в средние века, когда человека казнили, сажая на кол. Он долго думал и когда понял, вдруг произнес: «O, nice!».
- Вы всегда альбомы с такой скоростью записываете?
- Ну, вообще мы всегда писались очень быстро. Но здесь история довольно странная, потому что мы обычно на подготовку много времени тратили. А здесь обошлось без этого. Правда, я песни старался делать попримитивнее.
- Это ты новую пластинку примитивом называешь?
- Они изначально были настолько простые, что над ними можно было изгаляться как хочешь – они не требовали придумывать каких-то аранжировок. Один-два аккорда, которые любой мало-мальский нормальный музыкант мог сходу играть.
- Рибо с Медески поразили тебя мощью своей авангардной?
- Поразили скорее не мощью, а таким абсолютным спокойствием и в то же время способностью с ходу погружаться в музыку. При этом они собирали музыку на глазах, а не просто показывали что умеют - это было просто потрясающе. Был очень интересный момент с Рибо - духовые долго учили партию сложную – чтобы всем вместе попасть, разбирались в нотах, он слушал, слушал и говорит: «Мне тоже надо ноты!». Я приношу, а он: «Нет, давай поиграй, я сам напишу». Сидел над ними минут пятнадцать, а когда пришло время записи, он, глядя в партитуру, неожиданно заорал и заиграл по ней что-то совершенно атональное.
- Так погоди, вы что же, им никакого предварительного материала не отсылали послушать?
- Нет, я же тебе говорю - все с ходу было, об этом-то и речь. Мы и там не репетировали. Так изначально и задумывалось - когда до отъезда мы их спросили - не нужны ли ноты для предварительной подготовки, они сказали, что, если есть возможность – то лучше не надо. Я просто с ходу показывал песни – и пошли играть. Обычно все писалось с первого дубля. Я как раз и рассчитывал, что история будет абсолютно спонтанная и что именно эти люди и могут сделать музыку именно вот так – а не вымучивать какие-то аранжировки и придумывать партии. Они на нескольких вещах старались добиться чистоты какой-то, но, как ни странно, в результате остались те дубли, которые были самые сырые - потому что они вышли самые интересные.
- А в дискографии «АукцЫона» ты считаешь новую пластинку какой-то вехой? Все-таки не часто со столпами нью-йоркского авангарда запишешься.
- Ну, мы всегда приглашали людей, на мой взгляд, не менее значимых. Но это была моя давнишняя мечта. Понимаешь, они звезды - сами по себе. А по уровню музыкального мышления я, например, не считаю что Медески, допустим, круче, ну не знаю, того же Ганелина. Вовка Волков с ним, кстати, альбом сейчас записал - вообще офигенный. Или там музыкально такие люди как Тарасов, Чекасин, Старостин, Шилклопер и т.д. Рибо – понятно, один из первых гитаристов мира, но я примерно даже понимал что он будет играть. Хотя, конечно, не мог представить, что будет все с таким звуком - он там примочки свои чумовые принес. То есть, с одной стороны - он предсказуемый, а с другой нет, потому что делал какие-то вещи, которые я от него не ожидал.
- Вот они приедут аккурат к концерту, время на репетиции не будет – значит, звучание может радикально отличаться от того, что на альбоме?
- Запросто. Ну, одна-то репетиция будет. Они до этого все равно альбом послушают, по крайней мере, будут иметь представление о том, что играли.
- А ты думаешь, они уже ничего не помнят?
- Я думаю, вряд ли – а как запомнить? На альбоме десять песен, а записано пятнадцать. Ну, там как бы не песни пока, а музыка - они выйдут потом. По сути, весь альбом был как такой большой джем. Правда, на заданную тему.
- Ты сейчас больше времени в Москве проводишь, как ощущение от родного Петербурга?
- Да я уже к ней привык, хотя это было довольно долго. Москва мне и в начале нравилась, вот у многих отторжение там какое-то, а мне нравилась - и внешне, и по сути. Хотя, конечно, сейчас она другая. В 90-е я разницы между Москвой и Питером не чувствовал, мне казалось, что они очень близко. Сейчас конечно стали два разных города абсолютно.
- Что для тебя счастье?
- Чтобы все здоровы были. Покой, тепло - нормальное стариковское счастье... Еще, знаешь, чтобы никуда не ехать. Года три для нас с Лидой счастье было - если мы оставались днем дома одни хотя бы на сутки. Потому, что постоянно кто-то приезжал, жил, уезжал. Или мы сами куда-нибудь ехали. Сейчас, слава богу, этого как-то поменьше стало. Такой промежуток образовался - когда нам никуда, вроде, не надо и никого нет. Но с другой стороны, не знаю, может быть, когда тебе все время куда-то надо - это и есть счастье.